Знаете что? Я не люблю Новый год.
Уже давно не радует меня этот обманчивый и лукавый праздник. Не приходит ко мне Дедушка Мороз с мешком счастья. А ходят в разной суете разнообразные не те…
Зиму я ненавижу, снег этот, лёд и ветер, фу… на елки у меня вообще аллергия. Ну а ставить искусственную — все равно что мёд через стекло лизать.
Какое счастье, думала я, выходя из автобуса в Иерусалиме, больше никаких корпоративов, салатов и натужных попыток изобразить радость. И как же невыносимо прекрасен предновогодний Иерусалим!
А предновогодний Иерусалим пах, как огромная кондитерская, буквально отовсюду приплывали запахи жареного теста, сахарной пудры, ванилина, глазури и масляного розового крема. Ханука… пончики-суфганиёт.. синее ясное небо, солнце и ледяной ветер, напоминающий о зиме.
Ну как напоминающий, я шла в распахнутой куртке (которая в Питере считалась летней), мурлыкая на солнечный свет и тихо жалея бедняг, кутающихся в огромные шарфы рядом.
У меня были дела в центре, у дочки тоже, так мы и договорились встретиться где-нибудь там. Я закончила раньше и пошла куда-нибудь туда, не особенно заботясь направлением, выбирая самые тихие и зелёные улочки.
А потом неожиданно для себя оказалась у Кнессета. Вот так, изумленно сказала я себе, вот истинный наследник Рима, все дороги ведут сюда, да и вообще…
Но прошла мимо с независимым лицом пролетария-всех-стран-соединяйтесь и с какого-то заднего крыльца, взобравшись по узкой тропинке через дырку в заборе, оказалась в саду роз. Божечки ж мои, розы, декабрьские розы… я ползала по этим розовым полям, нюхала кусты, как маньяк, фотографировала себе про запас, опять нюхала, нюхала…
И в конце концов успокоилась на скамеечке среди лаванды и пчёл. Хоть где-то пахнет не пончиками, а цветами!
Это хороший декабрь, думала я себе, на такой декабрь я согласная. Главное — никаких корпоративов, тогда и Новый Год пережить можно.
Тут позвонила дочка, и мы пошли есть хумус и тхину с домашними лепешками в соседнее кафе.
Солнце светило изо всех своих декабрьских сил, я уносила в душе запах роз и жужжание пчёл, роскошный кнессет делал вид, что он слуга народа, а печаль новогодних никогда не сбывающихся ожиданий растворялась в сахарно-масляном ханукальном воздухе.
О, шма Исраэль!